Интервью с доктором исторических
наук Александром Князевым.
— Конфликт 7 мая на
таджикско-киргизской границе в очередной раз показал, что ситуация в
приграничном районе нестабильна и напряженна уже почти 3 месяца. В свете того,
что Кыргызстан готовится к вступлению в Таможенный союз, обязательным условием
которого является решение вопроса делимитации и демаркации границ, в том числе
и с Таджикистаном. Смогут ли РТ и КР решить проблему без третьей внешней
авторитетной стороны? И кто, по Вашему мнению, может выступить в этой роли?
— Давайте, сначала определимся с
вступлением КР в Таможенный союз. Вопрос этот не решен, и я думаю, что в скором
времени решен не будет. Киргизия настаивает на ряде особых условий, которые
прямо противоречат самим принципам Таможенного союза, плюс требует для себя
немалых финансовых преференций от стран ТС. Какое-то время Россия, исходя из своих
политических соображений, пыталась форсировать этот процесс, но натолкнулась на
сопротивление Беларуси и, особенно, Казахстана. Скажем, китайский реэкспорт
через Киргизию для Казахстана просто априори неприемлем. Знаковым, на мой
взгляд, был саммит ТС в Минске в конце прошлого года, когда президенты РК и РБ
заняли по этому вопросу очень жесткую позицию, с которой российский президент
вынужден был согласиться. Усугубляет эту ситуацию и украинский кризис.
Во-первых, попытка руководства Киргизии интегрироваться в ТС и в Евразийский
экономический союз сразу поставит Бишкек в положение Киева накануне бегства
Януковича, киргизское общество по этому вопросу так же расколото, как и
украинское, это будет серьезный конфликт с непредсказуемыми последствиями. Во-вторых,
я полагаю, в связи с возвращением в состав России Крыма и событиями на Украине
России какое-то время будет просто не до расширения ТС и Евразийского союза,
эти события требуют, как минимум, колоссальных финансовых средств, и тут будет
не до Киргизии. Задача – сохранить и хотя бы понемногу развивать то, что есть.
Ведь и в Казахстане, к примеру, до сих пор отношение к интеграционным процессам
с Россией очень неоднозначное.
Поэтому вопрос делимитации и
демаркации не так уж и актуален в контексте Таможенного союза. Он несоизмеримо
важнее с точки зрения восстановления стабильности в зоне таджикско-киргизской
границы, учитывая и общую конфликтогенность этого региона, как, впрочем, и всей
Ферганской долины.
К сожалению, руководство РТ и КР
неадекватно относится к ситуации на границе. Еще январский конфликт должен был
мобилизовать в обеих республиках все имеющиеся возможности к тому, чтобы решить
его фундаментально, не ограничиваясь временными мерами. После 7 мая прошло уже
немало времени, а с киргизской, например, стороны ограничились лишь увеличением
количества военнослужащих в регионе конфликта. Это не решение, это усугубление
ситуации. Нужна готовность идти на уступки, взаимно, естественно. Не думаю, что
продуктивный путь – изучать старые карты, которые отличаются друг от друга и
каждая сторона апеллирует к той, которая для нее выгоднее. Решать проблему надо
с позиций реальностей сегодняшнего дня, история в данном случае может только
вредить делу, это я как историк могу сказать. Да, при принятии того или иного
решения может быть и недовольство местного населения, но для того государство и
существует, чтобы и компенсировать населению потери (скажем, при обмене участками
территории), и разъяснять людям необходимость такого или иного решения.
Что касается третьих сторон, не
вижу в них смысла, кто бы это ни был. Если не будет необходимой воли и здравого
смысла в Душанбе и Бишкеке, не помогут ни другие страны, ни международные
организации, никто. Третья сторона может предоставить площадку для переговоров,
но решение все равно буде зависеть от двух стран. Поэтому я даже гадать не
хочу, кто бы помог: Москва или Тегеран, Брюссель или Астана, это абсолютно не
принципиально.
— Есть экспертные мнения, что
некоторые круги в правительстве России, специально поддерживали эту тему в
подвешенном состоянии, как кнут и пряник для национальных элит в трех странах
КР, РТ и РУ, где не решены вопросы делимитации и демаркации границ.
У меня к этим «экспертам»
встречный вопрос: каким образом мелкие, в общем-то, территориальные споры в
Баткенском районе КР и Исфаринском районе РТ зависят от правительства России?
Да и все нерешенные вопросы по границам в Ферганской долине и не только? Вот,
сейчас выяснилось, что у Украины абсолютно все границы не были делимитированы и
демаркированы, и это спустя 23 года после развала СССР. Я понимаю, если бы речь
шла только об участке границы с Россией, но это относится и к Беларуси, и к
Польше, к Словакии, Венгрии, Румынии, Молдавии… Образ «кнута и пряника» в
данном случае просто неуместен. Вопрос не к Москве, вопрос к Бишкеку, Душанбе,
Ташкенту. Относительно противоречий между РУз и КР, включая и пограничные, я
знаю точку зрения, существующую в Ташкенте. Там просто полагают, что в Бишкеке
не с кем разговаривать. Та чехарда в политической сфере, в системе
госуправления, которая уже десятилетиями происходит в Киргизии, она не
позволяет ввести работу по урегулированию в нормальное деловое русло. Плюс все
это еще подогревается сверху национально-патриотическими настроениями в духе
«ни пяди киргизской земли супостатам»…
Можно предположить, что эта киргизская
ситуация во многом влияет и на решение вопросов с Таджикистаном. Хотя нужно,
конечно, подумать, а все ли необходимое сделано и с таджикистанской стороны…
Что касается России. Январский
конфликт на таджикско-киргизской границе стал принципиальным моментом для того,
чтобы Россия отказалась от предоставления военной помощи, обещанной ранее, хоть
Киргизии, хоть Душанбе. Россия просто отстранилась от этой ситуации и, думаю,
это верное решение, основанное на понимании того, что общий язык таджики и
киргизы находить должны все-таки сами. В Киргизии, кстати, пытались найти в
этом «узбекский след», но выглядело это так глупо и смешно, что и подробного
разговора не стоит…
— Китай, подписав договор с
Туркменистаном, теперь имеет соглашения о «стратегическом партнерстве» со всеми
странами Центральной Азии. Туркменистан, официально придерживающийся
нейтрального статуса, не является даже членом возглавляемой Китаем Шанхайской
организации сотрудничества. Китай недавно пообещал Таджикистану «военную помощь
на сотни миллионов долларов». Может ли это означать пересмотр позиции КНР на
военное сотрудничество со странами Центральной Азии.
— Китайская внешняя политика,
хотя и считается очень традиционной, не меняющей своих основополагающих
принципов, тем не менее, не законсервирована раз и навсегда. Если сразу после
развала СССР наш регион был для КНР скорее предметом изучения, к концу 1990-х
он стал предметом беспокойства. Основные внешнеполитические приоритеты Китая
находятся на востоке, наш регион – это скорее тыл. Основной вопрос, публично
озвучивавшийся китайским руководством для нашего региона состоял в том, чтобы
мы не являлись источником угроз безопасности для западных границ Китая.
Постепенный уход из региона России, как гаранта этой безопасности, усиление
позиций США и НАТО в регионе, это вызывало беспокойство в Пекине, но особой
активности не влекло. Так было. Но уже в последнее десятилетие для КНР
актуализировался вопрос ресурсов Казахстана и Средней Азии, а затем – вопрос
трансконтинентальных коммуникаций через регион. Традиционно, Китай никогда не
участвовал прямым образом в военных конфликтах за пределами своей территории,
исключением были только приграничные конфликты – с СССР на Дальнем Востоке и на
казахстанском участке границы, война с Вьетнамом в 1979-м году… Но все
меняется. Зависимость от ресурсов извне меняет и военные стратегии, скажем,
пакистанский порт Гвадар давно уже стал местом базирования китайского
военно-морского флота, цель – защита поставок энергоресурсов из африканских
стран и из зоны Персидского залива. Активная энергополитика КНР в Средней Азии
и Казахстане создает похожую ситуацию. Сейчас китайцы очень внимательно изучают
механизмы СВМДА, они придают большое значение ШОС. И когда говорят, что ШОС это
только инструмент продвижения китайских экономических интересов, я бы не
согласился. Это пока – экономических. Но рано или поздно, экономические интересы
потребуется защищать. В свое время предыдущий председатель КНР Ху Цзиньтао
закрепил доктринальное положение о том, что для защиты своих интересов Китай
может посылать мобильные военные группы за пределы страны. Это – серьезная
заявка на то, что исключать военного участия в региональных событиях Китая уже
нельзя. Речь не о какой-то широкомасштабной агрессии, но локальные действия,
связанные с защитой трубопроводных коммуникаций, месторождений, инвестиционных
объектов, такие действия в перспективе лично я допускаю. Именно поэтому, к
слову, в Таджикистане, в Киргизии, поменьше в Казахстане китайская сторона
уделяет большое внимание участию в проектах, связанных с инфраструктурой:
дороги, мосты, туннели и т.д.
Туркменистан с точки зрения
безопасности – страна весьма уязвимая. Сам характер политического режима и
политика нейтралитета сместили фокус всех структур безопасности на поддержание
внутренней стабильности. В самое последнее время вооруженные силы Туркменистана
более-менее активно развиваются на Каспии, это связано с вероятностью
конфликтов по нефтегазовым месторождениям, а нефтегазовая сфера – едва ли не
единственный реальный сектор экономики этой республики. Не случайно на одном из
саммитов по Каспию, проходившем в туркменской столице более чем десятилетней
давности, тогдашний президент Сапармурад Ниязов стращал своих коллег и
журналистов фразой: «Каспийское море пахнет кровью». Но сейчас возникают угрозы
безопасности и на других направлениях: за последние пару месяцев на
туркменско-афганской границе произошло несколько боестолкновений с афганскими
группировками, некоторые из этих группировок заявляют о территориальных
претензиях к Туркмении… Характер местности там таков, что даже в советское
время, в 1980-х, отряды моджахедов из Афганистана проникали на советскую
территорию и осуществляли теракты… Гипотетически можно предполагать попытки
терактов на тех объектах, которые важны для китайской стороны… Вот и появятся
те мобильные группы, о которых говорил Ху Цзиньтао… А участие или неучастие в
ШОС в данном контексте не так важно. Здесь важна двусторонняя договорная база,
да и просто оперативное решение руководства двух стран, которое в политической
реальности хоть Туркменистана, хоть КНР, может быть принято в течение
нескольких часов.
Военная помощь КНР Таджикистану,
коли она реализуется, а не останется на бумаге, это свидетельство того, что по
Таджикистану Пекин пока склонен придерживаться прежней тактики: помощь силовым
структурам самого Таджикистана без своего прямого во что-либо вмешательства.
Вопросы безопасности по Таджикистану беспокоят Китай не в связи с
энергоресурсами, тут важнее приграничный характер Таджикистана по отношению к
Афганистану. Недели три назад я спрашивал в Пекине у китайских коллег –
насколько динамично возрастает для КНР проблема наркотиков афганского
происхождения? Еще год назад они относились к этому довольно равнодушно, сейчас
реакция была иной: проблема есть и масштаб ее роста стремителен. Помимо
наркотиков есть проблема активности экстремистских и террористических групп с
территории Афганистана, в среде которых сейчас есть очень сильный компонент
уйгурских сепаратистов, что эксклюзивно волнует Пекин… Но пока, судя по-всему,
они больше надеются на способность самого Таджикистана быть для них буфером со
стороны Афганистана.
— Недавний визит президента
Туркменистана в РТ может ли усугубить отношения РТ с Узбекистаном? Туркменская
сторона предложила Таджикистану помочь с острой проблемой зимнего дефицита
электроэнергии. Бердымухамедов заявил о возможности экспорта электроэнергии по
новой линии электропередачи Туркмения-Афганистан-Таджикистан. Для Душанбе,
страдающего от недружелюбной позиции Узбекистана, достигнутые соглашения очень
важны. Некоторые эксперты считают, что теперь стоит ждать ответных шагов со
стороны Ташкента, явно разочарованного «предательством» Ашхабада, а также формирования
новых и неожиданных альянсов внутри Центрально-Азиатского региона.
— Проблема, наверное, не только в
позиции Ташкента. Политика Ашхабада известна своей непредсказуемостью – совсем
недавно туркменская сторона затормозила проект строительства железной дороги
через Афганистан в Таджикистан в обход территории РУз, причем, причины таких
действий Ашхабада до сих пор толком не ясны. Добавьте к этому высокую
вероятность нестабильности в самом Туркменистане, о которой я сказал выше.
Другими словами, случись даже реализация проекта такой ЛЭП, это нельзя будет
считать стратегическим решением проблемы энергодефицита, болезненной для
Таджикистана. Географию не изменишь и принципиальное решение всех проблем –
энергетических, транспортных и многих других – для Таджикистана лежит в
плоскости поиска путей изменения отношений с Узбекистаном. Отношения за почти
два десятка лет отяготились множеством взаимных неприятностей, но искать
взаимопонимание нужно. Этот путь труднее, нежели строительство ЛЭП или железной
дороги в объезд, но этот путь, когда он будет найден, будет и выгоднее и
увереннее. Соседей не выбирают, это же известная истина. Что касается какого-то
ревностного отношения в Ташкенте к таджикско-туркменским договоренностям, я не
думаю, что это серьезно. Есть болезненные вопросы, главный из них, наверное,
это строительство Рогунской ГЭС, они так и останутся болезненными, и
сопротивление этому строительству сто стороны Узбекистана, оно тоже останется.
И Ташкенту, и Душанбе, нужно уходить от противоречий, ставших уже
догматическими, и искать общий язык. В переносном, конечно, смысле, в прямом
смысле искать его и не надо…
— В Ташкенте 16 мая состоялась
официальная торжественная церемония открытия офиса НАТО. Однако Узбекистан не
является членом НАТО и не может им быть в обозримом будущем. Поэтому НАТО не
может и не будет гарантировать ему безопасность, да и явной опасности военного
вторжения со стороны Афганистана нет. Зачем, по Вашему мнению, Узбекистан пошел
на этот шаг?
— Необходимо уточнение. Офис
НАТО, о котором идет речь, до сих пор находился в Астане, сейчас он был лишь
передислоцирован в Ташкент, исходя, как говорят официальные представители НАТО,
из географических, коммуникационных соображений. Главная официальная задача
офиса – координация участия всех стран региона в программах НАТО: Партнерство
во имя мира, Программа планирования процессов и анализа (ППА) и других.
Официально открытие бюро НАТО в
Ташкенте никак не связано с выводом части войск альянса из Афганистана, но мне
кажется, они несколько лукавят:
НАТО переместило в свой офис в
Ташкент именно потому, что Узбекистан играет ключевую роль в обеспечении
безопасности в регионе, все ключевые коммуникации, связанные с Афганистаном,
проходят через республику. Кроме того, в силу целого ряда причин Узбекистан
способен влиять на ситуацию в любой из стран региона, кто дружит с Ташкентом,
тот будет контролировать регион. Это продиктовано простой географией. ОДКБ в
свое время не смогла наладить взаимодействия с Узбекистаном, и он покинул ее
ряды. Ташкент на протяжении всего постсоветского периода действует
исключительно исходя из своих интересов и прагматических соображений, во многом
эгоистических. ОДКБ — недееспособная организация, которая не в состоянии
обеспечить безопасность региона.
По идее, это не более чем набор двусторонних
отношений России с каждой из стран-участниц. НАТО же обладает реальными
рычагами влияния на территории Афганистана, откуда исходит основная угроза
безопасности для Узбекистана, да и лояльность к Западу сама по себе дает
некоторые надежды, которых вовсе не обеспечивает та же ОДКБ. При этом, говорить
о какой-то полной и окончательной переориентации Узбекистана на НАТО и США я бы
не торопился, политика Узбекистана в этой сфере меняется сообразно изменениям
обстановки вокруг, что, в общем-то, с точки зрения национальных интересов и
правильно. Кстати, с НАТО взаимодействует не только Узбекистан, но все и другие
страны региона, а также Россия. Думаю, скоро может наступить время прекращения
этого взаимодействия для всех, но пока никакой трагедии в этом не вижу.
Оксана Цветкова
